Гаетано Пеше. Интервью и текст Владимира Белоголовского. Студия Гаэтано Пеше в Нью-Йорке, 543 Бродвей, СоХо, Манхэттен. 19 февраля 2008 года.

В студии дизайнера на Бродвее нас окружают яркие вазы, диваны, кресла, архитектурные макеты, картины, книги и другие воодушевляющие и кажущиеся одушевленными предметы, которые делают эту комнату одной из самых удивительных в мире.

Я слышал, что в Москве появилась ваша фантастическая квартира. По слухам — прямо между комнатами там течет река и детишки наперегонки катаются в лодках. Это на самом деле так?

Слухи! Я действительно придумал такую квартиру, как вы рассказываете, для своего московского заказчика, но затем его жена попросила меня сделать диван из серебра. Я сказал — хорошо, покрасим ваш диван в серебряный цвет. Оказалось, что она хотела диван из настоящего серебра, который бы весил две тонны, а может и больше. Я не занимаюсь подобными вещами. На этом проект и оборвался.

А может быть, ваш проект реализован и вы просто об этом не знаете. Какими еще проектами вы заняты в России?

Как раз сегодня я закончил проект для девелопера в Санкт-Петербурге. Он хочет построить маленькую деревушку частных особняков, а меня попросил сделать центр отдыха со спортзалом, салоном красоты и детской площадкой. Я также посоветовал включить в проект три оранжереи в форме русских куполов. Мне не нравится архитектура, лишенная идентификации, поэтому я хотел использовать что-то с местным характером. За разговорами с клиентом оказалось, что форма этих куполов произошла от огненного языка. Поэтому мои купола выражены в более экспрессивной форме — пламени. Представляю себе их собранными из яркого многоцветного стекла. Я лечу в Россию на презентацию этого проекта.

Сколько раз вы бывали в России?

Не меньше десяти. Впервые я был там в 1958 году, чтобы на себе ощутить коммунизм. Я путешествовал там три недели по разным городам, и все выглядело одинаково. Тогда я задумался от том, что существует интернациональный стиль в архитектуре и интернациональный стиль в политике. Я не мог согласиться с тем, что в Китае, России или Европе все должно быть одинаковым. Я стал думать о том, что архитектура должна быть, как люди. Мы все разные и наша архитектура должна быть разной. Климат, культура, контекст и так далее должны рождать разную архитектуру. Сейчас Москва — это город, где произошел взрыв любознательности. Там такой большой интерес ко всему необычному! Мне там очень нравится... Архитектура получается очень редко. То, что нас везде окружает, это не архитектура, а просто здания. Архитектура же случается раз в сто лет. Архитектура означает — инновацию, новые материалы. Дом над водопадом Фрэнка Ллойда Райта — это архитектура. Купол Брунеллески — новаторский своей экспрессией, структурой, материалами. Но если вы повторите такой же купол сегодня, то это уже не архитектура, а обычное здание.

Скажите, Пеше — это ваше настоящее имя?

Конечно.

Оно означает «рыба» на итальянском. Это символично для вас?

Да, вы знаете, в некоторых культурах рыба играет особое значение. В Китае она ассоциируется со здоровьем. Китайцы держат аквариумы с рыбой в доме, чтобы пришедшая болезнь перешла к рыбе, а хозяин остался здоров. А если вы поставите вместе пять греческих букв, означающих «Иисус Христос Сын Божий Спаситель» то они образуют слово «рыба». Я проектировал пристань для яхт в небольшом городке в Италии, и сверху она выглядит как огромная рыба. Не из-за моего имени, а потому что рыба имеет символическое значение, и я уверен, что сегодня нам нужно возвращаться к фигуральной архитектуре, а не абстрактной. Если вы посмотрите на многие современные здания, вы никогда не сможете определить, что находится внутри. Уверен, что в будущем мы будем чаще обращаться к символам, чтобы различать предназначения разных зданий.

Все чаще архитекторы пользуются тем, что Чарльз Дженкс называет enigmatic signifier, или признак загадочности. Другими словами, здания ассоциируются с различными формами. Лучшие примеры — здания Корбюзье или Гери. Гуггенхайм Гери напоминает русалку, лебедя, артишок, парусник и конечно же, кита или вообще — рыбу.

Как интересно! А мне казалось, что Гери очень абстрактен. Позвольте мне что-то показать вам (Пеше подходит к рабочему столу и приносит несколько фотографий). Взгляните на интерьер этого дома. Когда вы смотрите в окно, то видите профиль лица (лицо образует контраст волнистой рамы большого окна, глухой стены и маленькое круглое окно-глаз – В.Б.). Также кабинеты и мебель напоминают человеческие тела и лица. Это мой собственный дом в Бразилии. Так что не только рыбой жив Пеше.

Вы думаете — это очеловечивает архитектуру?

Это путь к тому, как сделать архитектуру более доходчивой людям, которые не понимают голые абстракции. Проблема в абстракции в том, что она уводит от локального контекста и стирает идентификацию конкретного места. Сами посудите — церковь выглядит как многоквартирный дом, многоквартирный дом — как фабрика и так далее. Настоящий беспорядок. Предметы интерьера указывают на функцию здания — кровать, диван, стол, мойка — но архитектура больше не стремится к подобным различиям. Это настоящий кризис идентификации.

Вы занимались в архитектурной школе в Венеции. Вы встретили там кого-то, кто оказал на вас особое влияние?

Моя школа была лучшей в Италии. А ее профессора были из тех, кому отказывали в преподавании в других университетах. Это были очень прогрессивные архитекторы и историки, в особенности Карло Скарпа и Бруно Дзеви. Нас было 75 студентов и 30 или 35 профессоров, поэтому мы были очень близки.

Огромное количество вещей — от моды, кино до промышленного дизайна, мебели, автомобилей и так далее, сделаны в Италии. Что делает итальянский дизайн столь особенным?

Итальянский дизайн — это плод итальянского искусства. В XX веке футуризм повлиял на все сферы искусства — живопись, скульптуру, театр, поэзию, музыку, архитектуру. Это движение основал поэт Филиппо Маринетти. Оно прославляло скорость, энергию, индустриализацию, продуктивность и вообще машину и технологический триумф над природой. Индустрия стала центром жизни. Творчество сыграло огромную роль в производстве, и дизайнеры, а не художники, оказались во главе технологического процесса и массового производства. Высокий уровень дизайна — обычное и повсеместное дело в Италии. Хороший дизайн есть везде, на каждой улице.

Вы играли активную роль в таких движениях как «Алхимия» и «Мемфис»?

Нет, я был активен в движении «Радикальный дизайн». Я также создал экспериментальную компанию радикального дизайна под названием Braccio di Ferro, что означает «стальная рука». Я никогда не сотрудничал с Алхимией и Мемфисом, потому что оба они занимались постмодернизмом. Для меня постмодернизм — реакционное движение.

В чем разница между тем, что делали вы и постмодернизмом?

В Braccio di Ferro мы занимались поиском новой прогрессивной экспрессии, а Алхимия и Мемфис просто воскрешали и повторяли стилистику 1930-х. Я приведу пример (Пеше подходит к своему рабочему столу и приносит несколько фотографий инсталляции «Голгофа», созданной в 1970 году). Эта сцена не была возрождением прошлого. Все здесь очень современно — стулья, стол, костюмы и так далее. Идея пришла из истории, но она передана в сущности, а не формами и стилем того времени. Здесь прослеживается связь между дизайном, историей и религией. Дизайн это больше, чем просто декоративный слой. Он может претендовать на более глубокое измерение.

Что для вас хороший дизайн?

Я верю, что хороший дизайн  — это комментарий сегодняшней жизни. Это не просто выражение формы и стиля, а то что происходит в каждодневной жизни. Это комментарий реального мира.

А почему по окончании архитектурной школы вы занялись креслами, а не зданиями?

Чтобы реализовать задумку кресла, не нужны большие деньги. Все, что вам требуется — это найти компанию, которая бы заинтересовалась вашей идеей. В архитектуре это гораздо сложнее и связано с большим риском. Девелоперы нехотя тратят деньги на новшества. Они не будут платить, чтобы ваше здание было голубым утром и красным днем, следуя изменению температуры воздуха.

Это та архитектура, о которой вы мечтаете?

Конечно. Или эластичный дом, который я пытался построить в Бразилии. Я использовал резину и смолу при строительстве стены и в один прекрасный день она обрушилась. Вы спросите — почему? Потому что это был эксперимент!

Как это обрушилась?

Это был экспериментальный дом. Я пытался сделать такую конструкцию, которую раньше никому еще не удавалось построить. Вот она и обрушилась.

Вы восстановили эту стену, дом?

Нет. На восстановление уже не хватило денег. Поэтому я говорю вам, что архитектура имеет пределы инноваций. В будущем, я уверен, архитектура будет напоминать наше собственное тело — не жесткая и застывшая форма, а органичная и реагирующая на атмосферные изменения. Вы знаете, каучук ужасно пахнет, поэтому я добавил можжевельник, который пахнет очень приятно. Я смешал их вместе, чтобы улучшить атмосферу. Вот какую архитектуру я хочу создавать — место, которое бы хотелось нюхать, трогать и рассматривать. Современные технологии уже позволяют нам двигаться в этом направлении.

А почему вы уехали из Италии?

Возможно, по тем же причинам, что вы покинули Украину. Вы знаете ваше родное место очень хорошо и вам хочется узнать мир. Я жил в Венеции, Лондоне, Хельсинки, Париже, а теперь я в Нью-Йорке.

В Нью-Йорке вы поначалу преподавали, не так ли?

Да, я пытался научить студентов изобретать эластичную архитектуру в Купер Юнион. Я сильно отличался от остальных профессоров там. К примеру, Айзенман исследовал очень жесткую и догматическую архитектуру, напоминающую геометрию Тео ван Дусбурга. Я же занимался со студентами дизайном эластичных небоскребов на Манхэттене. Я помню, что лучшие проекты получались у девушек. Они чувствуют эластичность намного лучше. Мы много экспериментировали с каучуком, резиной, смолой, кристаллами. Одна девушка придумала здание, которое бы демонстрировало различные деформации. Это была крошечная библиотека. Когда она заполнялась людьми, здание приседало, наклонялось и так далее. Другими словами, здание контактировало со средой. Убежден, современное здание должно выражать новые технологии самыми разными способами.

Расскажите о своем способе работы.

Очень просто. Я придумываю идею и ищу заказчика, чтобы ее осуществить. Сейчас в моем бюро нас трое, и еще один столяр работает в мастерской. К примеру, если наш проект в России одобрят, то я буду сотрудничать с местным архитектором.

Резина ваш любимый материал?

Мне кажется, каждое время должно иметь свои материалы. Было время, когда архитектура реализовывалась в дереве, кирпиче или мраморе. Сегодня мы в основном пользуемся материалами, применявшимися в прошлом — металл, бетон и стекло. Я же пытаюсь использовать новые материалы. Я открыл для себя возможности резины после окончания университета. Я связался с разными химическими компаниями и лабораториями, чтобы узнать об использовании и потенциале всяких силиконов и сплавов. С тех пор я потрясен этими удивительными материалами и всегда использую их в своих проектах.

Хотя даже и сегодня многие студенты мало знают о резине. Архитектурные школы прежде всего должны обучать самым последним материалам и технологиям.

После того как вы создали столько разных вещей, мечтаете ли вы придумать что-то новое и впервые?

Всегда есть место для новаторства и открытий, поэтому вы часто делаете что-то впервые. Сейчас я делаю стол. Обычно стол бывает прямоугольным. Но я вовсе не уверен, что он должен быть именно таким. Для меня знак вопроса очень важен. Поэтому в плане этот стол принял форму знака вопроса, а внутри и вокруг этого вопроса я расположил неправильные прямоугольные выступы — по одному на человека. Таким образом, каждое место очень индивидуально. Каждое место имеет свою форму и цвет. В наше время существует множество вопросов и не так много ответов. Во многих моих проектах присутствует знак вопроса, а вовсе не восклицания.

Источник: http://agency.archi.ru/